ДВИК им. М.И.Платова

Меню сайта

Черкасск 1646

Категории каталога

Мои статьи [7]

Поиск

Друзья сайта

Статистика

Каталог статей

Главная » Статьи » Мои статьи

Булавинский бунт, часть 2

II Булавин ушел в Запорожье. Остановился он сначала в урочище Кленкове, на р. Калмиусе.13) Сюда же пришли уцелевшие его сторонники с Донца. Голое и безпокойное сборище стало пополняться охотниками из украинских гультяев и запорожцев; всего собралось около Булавина до 9000 человек.14) Сам он в средине зимы явился в Сечь и стал звать Запорожцев идти с ним в русские города изводить бояр, немцев, прибыльщиков и всяких утеснителей простого люда. Сечь заволновалась и раскололась на две партии. В одной преобладали «молодята», в другой – старики. Первые настаивали на том, чтобы примкнуть к Булавину и идти истреблять арендаторов и панов. Вторые удерживали их, противились всеми силами этому намерению. Против выставлялось два веских довода: зимняя распутица и то, что часть запорожцев, находившаяся в это время в Москве, в случае возмущения Сечи могла погибнуть совершенно напрасно. Булавину приказано было жить в Кодаке.15) От Мазепы явился батуринский полковник с этим требованием. Опять в Сечи началось бурное движение и раскол. Старики советовали исполнить требование, но беспокойная часть Сечи усмотрела здесь правонарушение, так как по обычаю в Сечь мог приходить всякий и не подлежал выдаче по чьему-либо требованию. Волнение и раздор дошли до того, что старый кошевой был сброшен и на его место рада выбрала Костю Гордеенку, которого Мазепа называл в своих донесениях царю, «древним вором и бунтовщиком». Булавин не был выдан, несмотря на неоднократное повторение требований о выдаче или, по крайней мере, об изгнании донского бунтаря из Кодака. На сырной неделе Булавин виделся с новым кошевым и куренными атаманами и получил от них клятвенное обещание в том, что запорожцы и донцы «будут радеть друг за друга» и в нужных случаях подавать друг другу «руку помощи».16) Решено было, что сечь пойдет с Булавиным на великорусские города, когда он призовет белгородскую орду, Горских черкес и калмыков.17) Тогда Булавин провозгласил себя военным походным атаманом и, переправившись через Днепр, кликнул клич: «Атаманы молодцы, дорожные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и разбойники! Кто похочет с военным походным атаманом Кондратьем Афанасьевичем Булавиным, кто похочет с ним погулять, по чисту полю красно походить, сладко попить да поесть, на добрых конях поездить, то приезжайте в черны вершины Самарския!»18) Бродячие бездомовные толпы гуляк со всех сторон повалили валом к атаману, обещавшему такие заманчивые блага. По приказанию царя, Мазепа отправил два полка против атамана голытьбы.19) Булавин не стал биться с высланными войсками и двинулся на Хопер, куда еще зимой звали его казаки. В это время Лукьян Максимов с старшинами, желая выслужиться перед царем, разъезжал по Донцу и разыскивал беглых для высылки их на Русь. Особенно усердствовал при этом старшина Ефрем Петров не обошлось без ссоры с донецкими казаками. Некоторые станицы даже были разорены отрядом войскового атамана. Такие действия Лукьяна Максимова и старшин возбудили всеобщее негодование казаков и подготовили мятеж. Тут-то и явился Булавин. В начале апреля 20) он был уже в Пристанной станице (на Хопре) и, посоветовавшись с станичным кругом этой станицы, разослал по всем рекам – по Дону, Донцу, Хопру, Медведице, Бузулуку и по всем запольным речкам письма, призывающие казаков идти к Черкасску, сменить войскового атамана и старшин и затем всем вместе стать за казачьи права и неприкосновенность Старого Поля.21) В пограничные русские города послана была грамота, в которой подробно говорилось, во имя чего поднял вооруженную руку атаман Булавин и его товарищи: «От Кондратия Булавина и от всего съездного войска походного Донского в Русские города «начальным добрым людям посадским и торговым в села и в деревни, и всяким черным людям»: ведомо, что они всем войском единодушно вкупе в том, что «стоять со всяким радением за дело Пресвятой Богородицы и за истинную веру христианскую и за благочестивого царя, и за свои души и головы, сын за отца, брат за брата, друг за друга, и умирать за одно». Пусть никто от них, казаков, обиды никоей ни в чем не опасается, «худым людем, князьям, бояром, прибыльщиком, и немцом за их злое дело отнюдь не молчать и не спущать», и между собою добрым начальным, посадским и торговым и всяким черным людям отнюдь бы вражды никакой не чинить, напрасно не бить, не грабить и не разорять, и буде кто станет кого напрасно обижать или бить, и тому чинить смертную казнь; а по которым городам по тюрьмам есть заключенные люди, и тем заключенным из тюрьмы выпустить тотчас без задержания. Да еще им ведомо чинят, что с ними казаками Запорожские казаки и Белогородская орда, и иные многие орды им казакам за душами руки задавали в том, что они рады с ними стать за едино. А с того их письма списывать списки, а подлинного письма отнюдь бы не потерять и не затаивать, а будет кто то письмо истеряет или потаит, и они того человека найдут и учинят смертную казнь. У того письма походного войскового атамана Булавина печать».22) Старые, «лучшие» казаки верховых городков, начиная от Нижне-Курмоярского и вверх по Дону, съехались в Пристанную станицу на совет с Булавиным.23) Здесь решено было идти на Черкаский, прогнать с атаманства Лукьяна Максимова, переменить старшин. - «Если своего намерения не исполню, то этою саблею отсеките мне голову», - говорил в кругу Булавин, и все Хоперские, Медведицкие, Бузулукские и Донецкие казаки примкнули к новому походному войсковому атаману. Из верхне-донских станиц только пять отказалось от участия в бунте. В общем, около Булавина собралось тысяч пять казаков. Тотчас же по выступлении в поход казаки присоединили к себе рабочих, готовивших на Хопре строевой корабельный лес для отпуска в Азов. Начальных людей, которые были приставлены для надзора за рабочими, всех перебили. Войсковой атаман Лукьян Максимов, прослышав о походе Булавина, собрал казаков, калмыков, татар и, получив еще полк солдат от Азовского губернатора Ивана Толстого в помощь, двинулся против мятежников. Встретился с ними в степи, против Перекопской (на Дону) станицы, в верховьях речки Лиски.24) В войске Лукьяна Максимова была часть и верховых казаков. Чтобы избежать напрасного кровопролития они требовали предварительных переговоров с мятежными казаками. По их словам, им желательно было узнать доподлинно, кто виноват в возмущении, – войсковой ли атаман Лукьян Максимов, если он разсылал, как носились смутные слухи, письма о сопротивлении царскому указу, или Булавин, если самовольно возбудил в казаках мятежное движение и убил князя и его офицеров. В пререканиях прошел день 8го апреля. На другой день из войска Кондратия Булавина явился посланец с подобным же предложением. Он требовал, чтобы для переговоров с булавинцами был отправлен старшина Ефрем Петров. Требование было исполнено, Ефрем Петров побывал у мятежных казаков. Возвратившись после переговоров к своему войску, собрал круг, чтобы сообщить результаты своих переговоров. Поднялись опять споры в кругу. В это время Булавин делает внезапное нападение на него (полк Васильева). Ошеломленные, стремительным натиском и гиканьем булавинцев, солдаты полковника Васильева и калмыки побежали, верховые казаки сейчас же перешли на сторону нападающих, и в какой-нибудь час атаман Максимов был разбит совершенно и бежал. Пушки, порох, свинец, царская казна в 8000 рублей, которая в это время препровождалась Доном, - все досталось Булавину. Тут же был проведен дележ все добычи. Досталось на человека по два рубля с гривною.25) Победа эта подняла все население Медведицы, Хопра, Донца, Бузулука и верхнего Дона. Двенадцать Донецких станиц вышли под начальством атамана Семена Драного. Сорок две Хоперских станицы вел Никита Голый, прославившийся впоследствии как самый упорный и опасный бунтарь. С Медведицы пришли казаки 14 станиц.26) Берегом Дона направилось пешее и конное войско Булавина, а по разлившейся реке поплыли казацкие лодки. Войско шло к Черкаску. Встречавшиеся на пути станицы примыкали к движению и увеличивали число сторонников возмущения. На продовольствие походного войска в станицах с каждого двора давали по пирогу и по чашке пшена, кроме сухарей и всякой живности, которая была даянием не обязательным. 28 апреля Булавин подошел к Черкаску. У него было уже до 15000 войска.27) Город лежал на острове, был окружен отовсюду водой и защищен двойным тыном с раскатами и с 80 пушками.28) И в летнее время Черкаск был почти неприступен для неприятельских нападений, а теперь, когда Дон широко разлился и затопил даже улицы города, подступ к нему был еще более затруднен. Булавин и не сделал попытки взять город приступом, он решил обождать, надеясь, что 5000 казаков не долго продержатся в осадном положении.29) После он объяснил свой образ действия тем, что «не похотел христианской крови пролить и напрасных, неповинных душ, вдов и сирот погубить боем».30) Был у Буланина расчет и на расположение к себе черкасских казаков, в чем он действительно не ошибся. Напрасное кровопролитие и ненужные потери с обеих сторон не входили в расчет и потому, что в тылу у Булав[ина] двигалась уже 20-тысячная царская армия под начальством майора Вас[илия] Долгорукого, брата убитого Юрия. Необходимо было беречь силы. Булавин разбил лагерь на протоке Василеве, в виду города.31) Войсковой атаман Максимов дал приказание стрелять в мятежников из пушек. Несколько выстрелов огласили окрестности. По весеннему половодью звук далеко прокатился, но снаряды не долетали до рядов Булавинского войска и падали в воду. безполезная стрельба прекратилась. Черкаск продержался еще два дня. Утром 1-го мая ворота его отворились и из города потянулись к Булавинскому лагерю толпы черкаских казаков. Среди них шли связанными Лукьян Максимов и пять старшин, производивших сыск с Долгоруким. Старшина Иван Фролов, сын знаменитого войскового атамана Фрола Минаева, бежал в Азов к Толстому; с ним бежало еще 25 человек.32) Теперь все казаки, все «войско Донское» было вместе - Булавин выполнил первую часть своего плана – собрал воедино казаков. Прежде всего занялись – делами войскового управления. Старый войсковой атаман и старшины были свергнуты. Лукьян Максимов и пять старшин, выданные Кондратию Булавину, были отведены в Рыковскую станицу и там размещены по избам за крепкими караулами. На другой день, после сдачи Черкаска, было приступлено к суду над ними в общем войсковом кругу. Круг собрался в Скородумовской станице, верстах в трех от Черкаска - Черкаск был залит водой. (Пришедшее войско расположилось в самом Черкаске, в Рыковской и Скородумовской станицах). Со времен Разина не собиралось такого многолюдного казацкого круга. Вышедшая из берегов река сияла лазурью в ярких бликах майских дней. Короткие струги и лодки качались у берегов. Волновалось море беспокойных голов. Смешанный гул голосов полыхнул ураганом, падал, сливаясь... крики бесшабашных гуляк - «сударей-братцев», голи кабацкой, плыли, колыхались над водой. Широкая яркая жизнь разгульной и вольной старины развернулась опять над тихою, величавою рекой, вышедшей из берегов. Три дня в войсковом кругу шло расследование дела о бывшем старом войсковом атамане и бывших старшинах. Три дня шумели, пререкались, дрались, обвиняли, оправдывались, долго спорили о степени виновности, войсковой атаман и старшины обвинялись в утайке и присвоении 30 тыс. рубл. царского жалования, в самовольной раздаче за взятки войсковых земель новопришлым людям; в вымогательствах во время сыска кн. Долгорукого, вследствие чего в число подлежащих высылке попали не только пришлые с Руси люди, но и казаки-старожилы; в разорении многих станиц, в допущении вопиющих жестокостей со стороны Долгорукого и его отряда. Бывший войсковой атаман и старшины обвинялись за многие неправды и разорение, а именно: «царское жалование в дуване не дуванили, новопришлым с Руси людей многое число принимали и о заимке юртов, без войскового ведома письма давали, а за те письма многие взятки себе брали; по указу царскому не одних пришлых с Руси людей, но много и старожилых казаков, проживавших на Дону лет 20 и больше, высылали насильно на Русь; вымогая взятки, сажали многих в воду, вешали по деревьям за ноги, женщин и младенцев между колод давили, чинили всякие ругательства и разорили многие станицы, разъезжая для сыску с князем Юрием Долгоруким».33) Больше всех озлоблены были на Лукьяна Максимова и бывших старшин Донецкие казаки, которым пришлось действительно много выстрадать от их усердия перед царскими требованиями и злоупотреблений. Максимов и пять старшин, сопровождавшие покойного Юрия Долгорукого, – были приговорены к смертной казни. Их привели в круг и начали сечь плетьми, желая выпытать и добиться признания, куда девались деньги, не поступившие в общий между всеми казаками дуван (20000 рублей вознаграждения за усмирение Астраханского бунта и 10000 рублей обычного годового жалования за 1708 г.). Сечение желаемых результатов не дало. 6-го мая осужденным отсекли головы. Перед казнью Ефрем Петров сказал казакам: «хотя я от вас и умру, но слово мое не умрет: вы этот остров такому вору отдали, а великому государю тот остров знатен и реку великий государь всю очистит и вас воров выведет». Слова эти были до известной степени пророческими. Прежние старшины не все были казнены: так старшины Василий Меньшов, Познеев и их товарищи были отправлены в ссылку - на жизнь в верхние казачьи городки – с «женами и детьми».34) По окончании суда и казни над бывшим войсковым атаманом и старшинами, войско приступило к избранию новых начальных людей. Войсковым атаманом выбран был Кондратий Булавин.35) Каждая группа станиц - донских, хоперских, донецких и медведицких выставила по есаулу. Обычное влияние на войсковые дела «домовитых» черкасских старшин и казаков этим сильно урезывалось. Главенство Булавина над Донским войском признано было теперь всеми казаками. От лица войска он разослал отписки к начальным царским людям, стоящим во главе городов, соседних с территорией Донских казаков. Он объяснял движение походного войска желанием переменить старого атамана и старшин. Приводил и те обвинения, которые войско предъявило и своей старой администрации. Казакам видимо не хотелось разрывать с царем. Их желанием было только – сохранить старые права, которыми пользовалось родное Поле, и служить Государю Московскому они готовы были всеусердно. По общему единодушному требованию казаков Булавин должен был отправить немедленно же станицу в Москву с повинною. Но Булавин пока ограничился лишь простою отпискою. Отписка, перечислив уже известные обвинения против Лукьяна Максимова и всей старой войсковой администрации, заканчивалась след[ующими] словами: «Мая 2, пришед мы в Черкаской, увидали за атаманом и старшинами многие неправды: царского жалования в дуване не давали, новопришлых с Руси людей многое число принимали и о заимке юртов, без нашего войскового ведома, письма многие давали и за те письма многие взятки себе брали; по твоему указу не одних пришлых с Руси людей, многое число и старожилых казаков, которые пришли лет по 20 и больше, и тем всех неволею в Русь высылали и в воду, ради своих бездельных взяток, сажали, по деревьям за ноги вешали, женщин и младенцев меж колод давили и всякое ругательство чинили, городки многие огнем выжигали. Князя Юрия Долгорукого убил не один Кондратий Булавин, но с ведома общего, потому что князь чинил у розыску не против твоего указа. От тебя, великий государь, мы никуда не откладываемся, твоих украинских городов не разоряли и отнюдь не будем, желаем тебе служить по прежнему всем войском Донским и всеми реками преусердно. И чтоб твои полководцы к городкам нашим не ходили; а буде они насильно поступят и какое разорение учинят, в том воля твоя; мы реку Дон и со всеми запольными реками тебе уступим и на иную реку пойдем».36) Войско искренне заявляло о своих мирных намерениях и преусердном желании служить великому государю при условии ненарушимости своих старых прав. Угроза оставить родину в случае утеснений и разорений со стороны царя и его полководцев повторялась казаками не в первый раз, но она далеко не для всех них имела одинаково серьезное значение. Слишком тесны были узы, связывающие казаков с русской народностью, – узы единой религии, языка, обычаев, общей народной тяготы и общего горя; чтобы можно было легко оторваться от родных мест даже при наличности утеснений со стороны Моск[овского] царя, и искать приюта во владениях «царя Турского». Поэтому достаточная часть казаков стала за выражение покорности царю, за примирение с Москвой. Едва ли они даже верили в возможность удержания старинных прав при этом способе действий. Но сохранность жизни, имущества, насиженные левады им казалось уже более существенным, чем право приюта беглых… Борьба с царем была в их глазах совершенно безнадежным делом. Это мы можем видеть и из одного частного письма того времени (казака Антона Ерофеева к дядюшке Савелию Пахомовичу): «А если царь нам не станет жаловать, как жаловал отцов наших и дедов и прадедов, или станет нам на реке какое утеснение чинить и мы войском от него отложимся и будем милости просить у Вышняго Творца нашего Владыки, также и у Турского царя, чтобы Турский царь нас от себя не отринул».37) Но Булавину и его близким сподвижникам - Семену Драному, Игнатию Некрасову, Никите Голому – такой образ действий был совсем не по душе. Начиная восстание, они поставили на карту все и готовы были бесстрашно взглянуть в глаза смерти. Вынужденный необходимостью послать отписку к царю и ждать на нее ответа, Булавин в то же время разослал письма к Кубанским казакам, к Запорожцам и Горским Черкесам, приглашая их стать обще, друг за друга постоять в правде и в разорение себя напрасно не отдать. Было уже известно, что царь двинул войска на казаков; Булавин ответил на это распоряжением – не пропускать никаких припасов в Азов и в Троицкую крепость. Он завел тайные сношения с Азовским протопопом Василием38), но явно враждебных действий против этих городов еще не начинал, так как казаки все ждали ответа царского на свою отписку и понуждали нового войскового атамана посылать к царю с повинною. В отписке кубанским казакам он между прочим говорит: «А ныне мы, государи наши батюшки, Савелий Пахомович и все атаманы-молодцы, обещаемся Богу, что стать нам за благочестие, за дом Пресвятые Богородицы, и за святые соборные апостольские церкви, и за предание седьми вселенских соборов как они святые на седьми вселенских соборах утвердили веру христианскую и во отеческих книгах положили и мы в том друг другу души подавали и кресту святое евангелие целовали, чтобы нам всем стоять в соединении и умирать друг за друга».39) К Турецкому султану адресованы были следующие строки: «Войсковой атаман Кондратий Афанасьев и все войско Донское у тебя, Турского султана, милости прося и челом бью. А нашему Государю в мирном состоянии отнюдь не верь, потому что он многие земли разорил за мирным состоянием и ныне разоряют, также и на твое величество и на царство готовит корабли и каторги и иные многие воинские суды и всякой воинской снаряд готовит».40) К Запорожским казакам 17го мая Булавин писал, между прочим, следующее: «А ныне нам, войску Донскому, слышно чинится, что де собранием государевы полки пришли разорять наши городки казачьи стоят на Донце близ Святогорского монастыря и в иных местах, и хотят-де идти под Черкаской, и мы всем войском Донским, войсковой наш атаман Кондратий Булавин, просим у вас, атаманов-молодцов, у тебя войскового атамана Запорожского Константина Гордеевича и всего войска Запорожского милости, если вам слышно про приход царевых полков на наше разорение и вы нам дайте помощи, чтобы нам стать вкупе обще, и в разорение нам себя напрасно не отдать, а у нас войско Донское в поход посланы тысяч с пятнадцать и больше для того, если государевы полки станут нас разорять, и мы им будем противиться, чтобы они нас в конец не разорили напрасно, также б и вашему войску Запорожскому зла не учинили; ежели будет вам слышно про приход государевых полков, где они стояти будут, и вам бы о том писать к нам войску ведомости вскоре; а о чем у нас с вами, атаманы-молодцы меж себя был совет обще на ваших [нерзб] и на панов и которым путем обещали вы с нами, так и говорите, чтобы ваш совет благой был к нам не непременен и того б не оставлять, а во всем вы атаманы молодцы Запорожское войско против супостат надеятеся на милость Божию, а мы войском Донским вам все помощники и о том бы к нам в Черкаск прислать бы вам от себя человек 20 или 30 своих казаков лучших людей; а мы у вас, атаманы молодцы, о всем вышеписанным просим милости всем войском Донским любезно, чтобы нам жить в купе и во всяком добром совете и друг за друга постоять в правде и свое здоровье нам меж собою оберегать купно».41) Булавин верно понимал царя-исполина и не надеялся на то, на что уповала благонамеренная часть казаков – что он простит им смерть князя Долгорукого, их мятежное движение и оставит неприкосновенными их старые права и волю. Примирится с тем, чтобы за спиной самодержавия осталась неприкосновенной вольная, вечно беспокойная, бродящая , самостоятельная казацкая община, царь, завершавший здание самовластия, никогда не мог. И перед казаками, дорожившими свободой и неприкосновенностью прав родного Старого Поля, был только один выход: бесстрашно глянуть в глаза смерти.
Категория: Мои статьи \| Добавил: dvik-platova (19.06.2010)
Просмотров: 980 \| Комментарии: 1 \| Рейтинг: 0.0/0 \|

Всего комментариев: 0